Автор: серафита
Бета: нет
Персонажи/пары: Вакана-центрик, Рихан/Вакана, упоминания Рихан/Ямабуки, Рихан/Куротабо, Нурарихён/Ёхиме
Дисклеймер: не претендую
Состояние: закончен
Жанр: ангст, драма, романс, по итогам джен
Рейтинг: PG-13
Варнинг: АУ к манге, ООС по желанию
От автора: замужество и вдовство Нуры Ваканы в
1-2 часть
читать дальшеВакана захлопнула за собой дверь и тяжело прислонилась к ней, пытаясь отдышаться. Всю дорогу до комнаты она неслась со всех ног, сама толком не помня, как выбралась из покоев мужа. Рихан смотрел ей вслед, и взгляд его был тёмен.
Вечером Вакана едва смогла заставить себя выйти к ужину и минут пять малодушно раздумывала, не сослаться ли ей на нездоровье и не остаться ли в своей комнате. Большой парадный зал, как всегда, был шумен, и Вакану и её мужа разделяло не меньше десятка шагов и полудюжины ёкаев, но весь вечер Рихан не сводил с неё глаз, а Вакана до последнего стежка изучила вышивку на кимоно у себя на коленях.
Куротабо, ёкай, одетый монахом, пил саке из чашки Рихана и учтиво поклонился Вакане, поймав её взгляд. Рихан обернулся к нему, заговорил, наклонив голову – тень от шляпы, которую Куротабо не снимал даже за столом, спрятала его лицо и глаза.
После ужина Рихан подхватил её под локти на тёмной террасе, пока за тонкой бумажной перегородкой продолжали пировать, прижал к стене. Вакана не отбивалась, успела только подумать: когда это он успел выйти следом. Когда он наклонился к ней, Вакана увидела, что глаза у её мужа в неверном свете не золотые, а блестят тёмной и яркой лазурью.
Тогда Вакана вцепилась в тонкую ткань, обтягивающую его плечи, и, ослепшая от своего голода, почувствовала наконец его руки, и тяжесть жёстких, как проволока, волос, и прикосновение рта.
И перестала думать и вспоминать.
***
Ночью Вакана проснулась из-за призрачного голубоватого света, залившего комнату, и не сразу поняла, где она. Кровать стояла как-то странно, и вещи были не на своих местах. Ей понадобилось время, чтобы вспомнить: это комната Рихана. Вакана поднялась, отодвинула створку двери.
Во дворе шевелилось, переплеталось, двигалось многоглавое. Синий свет заливал весь сад до самых тёмных уголков, делая тени чернее, и светильники на длинных шестах сияли жёлтыми светляками.
Ёкаи двухголовые, одноглазые и многоглазые, похожие на вставших на две ноги животных, на прекрасную грёзу, на оживший кошмар и не похожие на людей вовсе, заполонили двор и дом. На крыше свернулся огромный змей, люди с вороньими головами носились в светлом, словно от праздничной иллюминации, небе. Мелькали роскошные одежды, монашеские накидки, нищенские лохмотья, глаза слепило блеском камней и шитья, постукивали на шеях и запястьях украшения из человеческих костей.
И всё это живое, дышащее и существующее двигалось в полной, абсолютной тишине. Только тонко позванивали в воздухе серебряные бубенцы.
Пульс заколотился у Ваканы в горле.
Хякки Якко, великий Парад Демонов бесконечной лентой выкатывался за распахнутые ворота, а впереди шла тёмная тень с золотыми глазами, с узким клинком без ножен, небрежно лежащим на плече, и ночь пела, радуясь её приходу.
***
Вакана улыбалась сама себе, стоя на кухне и перебирая продукты. Рикуо крутился рядом, заглядывал в глаза. Такой похожий на неё, и с каждым днём сходство всё сильнее. Рихан любит его, это видно.
Вакана вытерла испачканные мукой руки, подхватила сына на руки — ух, тяжёлый, — мазнула Рикуо ладонью по носу. Остался белый след. Рикуо захихикал, и Вакана звонко рассмеялась в ответ, защекотала, затеребила его. Мальчишка вертелся у неё в руках, извивался угрём, Вакана перестала его щекотать, прижала к себе посильнее.
— Эй, — шепнула она, — эй, дружок. Как ты думаешь, может, попросим у папы сестричку?..
Рикуо молчал. Смотрел недоверчиво.
***
Эта ночь снова полна была синими огнями, и три следующие за ней — тоже. Вакана ходила по дому, не касаясь половиц подолом длинного платья и, кажется, почти не касаясь ногами. Нурарихён косился на невестку недоверчиво, хмыкал себе под нос, наконец вызвал к себе сына и продержал часа два. Рихан вышел от него злющий, как голодный медведь, и заперся в комнате до вечера.
Этой ночью Вакана тщетно ждала у себя в покоях, просидев над остывшим ужином до полуночи, и двор до утра оставался тёмен и тих.
***
Рихан появился через неделю, и Вакана бросилась к нему через весь двор. Муж неловко замер под её объятием, шевельнул острым плечом, наконец положил руку ей на талию. Вытащил откуда-то из кармана подарок — яркие бусы на длинной нитке. Вокруг глазели. Рикуо прыгал рядом, болтал обо всём сразу. Да ведь он привык, что отца не бывает подолгу…
От Рихана сильно пахло духами — вишней, пряностями и чем-то горьковато-острым, как измена.
***
Вакана не собиралась подслушивать — вышло само. Она даже не помнила, зачем шла сюда: просто, задумавшись, привычно свернула к комнатам свёкра. Обычно в это время она приносила ему чай, хотя все последние недели постоянно забывала о том, что прежде было почти традицией.
В комнатах говорили: скрипучий, резкий голос Нурарихёна и второй, пониже, чуть глуховатый. У Ваканы сильнее забилось сердце.
Кажется, собеседники отступили к двери, потому что Вакана совершенно чётко услышала:
— Она у меня была единственная! Не равняй… — голос Нурарихёна был полон жара и гнева, и Рихан тоже заговорил громче.
— Ей деваться было некуда, да и у тебя вряд ли оставался выбор, верно? Только любить, раз потерял из-за неё всё! Если уж жертвовать, так ради великой любви и красивой легенды, а не потому, что в штанах тесно стало, а потом самолюбие заело и дурь подвела…
Что-то с грохотом упало, тонко и жалобно зазвенело разбивающееся стекло. Вакана отползла за угол, не чуя онемевших ног. В тишине кто-то загнанно, тяжело дышал.
Потом перегородка с грохотом отъехала в сторону. Если бы за Риханом остался огненный след, как за пролетающей кометой, Вакана бы не удивилась.
Как добралась в спальню, она не помнила. Так и просидела до сумерек, как деревянная. Никогда прежде она не слышала, чтобы Рихан ругался с отцом, да ещё так страшно. Если бы такое пришло ей в голову, она скорее вообразила бы себе громы и молнии и перевёрнутое вверх дном поместье, чем почти будничную ссору при закрытых дверях, после которой слуги продолжают сновать туда-обратно, как ни в чём не бывало, а на кухне решают, что подать вечером на ужин. Только менее страшно от этого не становилось.
Трапезу Вакана высидела кое-как. Рихана не было, и его свиты тоже. Наконец, улучив минуту, она выскользнула прочь, сделав вид, что не заметила приглашающего кивка Нурарихёна: она не могла сейчас говорить с ним.
В комнатах Рихана тоже не оказалось, и у Ваканы упало сердце: если он снова ушёл, разговор откладывался на несколько недель. А потом заметила мерцание светильника за ширмой в глубине покоев и резкие тени: у одной из них волосы изгибались сбоку, как лезвие косы. Вакана быстро и бесшумно прошла через спальню и приёмную, ничего не задев и не споткнувшись, взялась за сёдзи — и только тут поняла, что Рихан не один.
Она смотрела — и не понимала, что видит. Такое, наверное, испытывают свидетели автокатастрофы, сошедшего с рельс поезда — сначала видишь только детали, и как ни силишься увидеть всю картинку, она не складывается.
Рихан полулежал на кушетке, облокотившись локтем, юката распахнута до талии, почти сползая с плеч. Он улыбался и водил чужой ладонью по своей груди, сильно сжимая за запястье пойманную узкую кисть. Ладонь была белее его золотящейся кожи, на пальцах длинные изузоренные ногти?.. когти? Вакана не могла понять.
Лица женщины было не разглядеть, видна была только тонкая, очень прямая спина под длинными волосами и проблеск яркой, нарядной одежды под ними. И ещё то, что она была очень высокой, пожалуй, выше Рихана — это было заметно, даже когда незнакомка сидела.
На миг Вакане показалось, что она снова спит и видит сон о двоих под вишнёвым деревом, и она почти была готова увидеть огромные глаза и лицо, белеющее в темноте, как луна. Вакана шатнулась вперёд, силясь разглядеть женщину рядом с Риханом.
Тогда та, в мерцании камней и золотого шитья, повернулась к её мужу, и Вакана на миг увидела очень белую кожу, и сильно суженное к подбородку лицо, и широко поставленные яркие колдовские глаза, и форму губ, в точности как тугой изгиб лука. И два недлинных острых рога среди копны антрацитово-чёрных волос.
«Так вот отчего он носит шляпу, не снимая», — подумала она краешком онемевшего рассудка.
Ладонь легла её мужу на живот — и прошлась вниз.
Холодный воздух ударил Вакану в лицо, как пощёчина. Босые ноги по щиколотку утопали в траве, и земля под ней успела остыть. Горло у неё жгло, во рту стоял привкус желчи, но всё внутри будто завязало узлом.
— Я только что видела, как сошёл с рельс поезд, — прошептала Вакана и заплакала, сильно прикусив кулачок.
Спотыкаясь, она дошла до детской, долго стояла на пороге комнаты сына. Её мальчик, её кареглазка спал, свернувшись под одеялом клубком, подложив ладонь по румяную щёку. Вакана вдруг вспомнила, как Куротабо таскал его на плечах, придерживая под коленками руками с длинными узорными ногтями, перегнулась через порог — и её наконец стошнило.
Рикуо заворочался, позвал тоненьким голоском:
— Мамочка?
Он сел на постели, потёр лицо кулачком и посмотрел на неё алыми, как ягоды падуба, глазами с узким овальным зрачком.
***
Среди смотрящих сквозь стекло
Ты смотришься стеклом,
Настолько хрупким, что петлёй
Наметился излом,
А ты смеёшься невпопад и порешь ерунду
Как ангел, выкраденный в ад
И выросший в аду.
(с).
Когда Кицунэ предложила Вакане избавиться от Рихана, она не колебалась.
Стоило Хихи на другой день после похорон беззвучно войти в комнату Нурарихёна, как будто ставшего ещё меньше ростом, как командующий и с позавчерашнего дня снова глава клана Нура выжидающе проскрипел:
— Ну?
— Она отказалась, — задумчиво и печально сказал Хихи. — Кицунэ была очень убедительна, но она даже слушать не захотела. Нурарихён, это…
— Я знаю, — хмыкнул глава клана. — Что ж, тем лучше для неё. Моему сыну предсказали смерть от рук собственной жены, кто бы мог подумать, что опасаться надо было Ямабуки…
— И что теперь? — тихо спросил Хихи.
— Твоя печаль, как осенний дождь, старый друг, — сказал маленький нелепый ёкай с большой головой. — Теперь? У Рикуо должна быть мать, а кроме того, она заслужила подарок. Или хотя бы покой.
***
Нура Вакана распахивает глаза. Этой ночью ей снились газон, комната с тёмно-розовыми обоями и окном во двор, старая яблоня, горка оладий на тарелке и трёхцветная кошка. Хороший был сон, думает Вакана, потягиваясь. Хорошо бы он снился почаще.
Её наполняет счастье, яркое и беспричинное, как бывает только в детстве. Солнце гладит лицо ласковыми пальцами сквозь тонкие шторы.
«Сделаю сегодня к чаю оладьи», — решает Вакана. Она поднимается и отправляется на кухню, и никакие мысли больше её не тревожат.
Рикуо понадобилось много времени, чтобы понять, что его мать находится под заклятьем.
Видимо, давно. Возможно, до его рождения.
Ещё больше времени ему понадобилось, чтобы понять, что Вакана безумна. Люди не могут жить среди ёкаев и оставаться в своём рассудке, даже те из них, кто способен принять этот мир без вражды и страха. Исключение разве что оммёдзи, но они-то как раз безумнее всех, сумасшедшие даже по меркам самих ёкаев.
Что-то там сдвигается у людей в голове, и это уже необратимо. Но дед решил, что у Рикуо должна быть мать, а Рихан решил, что она не должна сбивать его сына с толку рассказами о мире людей, и Вакана осталась в доме улыбчивой беззаботной куклой.
Рикуо не осуждал отца, жалел мать и иногда думал, что со стороны Рихана милосерднее для всех было бы убить её после его рождения.